Хельсинки. Город
— тишина. Город — спокойствие. Он
повернулся к нам голой розовой задницей.
Впрочем, не только к нам. Статуя гигантского
розового гомункула встречает всех
прибывающих морем из России. Исполин
стыдливо мочится фонтаном на площадь
торгового центра с лицом застигнутого
врасплох ребенка. Но уже не может
остановиться.
Здравствуй,
Европа!
Двухэтажный
автобус с открытой крышей бережно несет
нас по городу, а в наушниках лопочет
многоязыкий гид. Он владеет десятью
языками — стоит только нажать на кнопку.
Заплатив однажды, ты можешь выйти и
войти на любой остановке. Теперь все
двухэтажные автобусы Хельсинки в твоем
распоряжении на целые сутки. Поэтому
мы входим и выходим, как хвост Иа.
Замечательно выходим. Кто-то встречает
нас ломаным русским, кто неплохим
английским, а один из водителей, увидев
наши билеты, улыбается: «Я понял.
Халявщики!» Свой человек.))
В Хельсинки
никто не спешит. Разве что туристы. Эта
столица государства меньше среднего
российского краевого центра, жителей
тысяч шестьсот. На рынке среди продавцов
тоже периодически встречаются русские.
А один из главных соборов города —
Успенский. Здесь точно понимаешь, что
мы вполне могли бы так жить. Уютно,
удобно, просто. Так это выглядит со
стороны. Но что если остаться навсегда?
Останется ли Хельсинки таким милым?
Я готов
отдаться этому городу за одно только
место — Rock Church. Огромная
летающая тарелка, застрявшая в скале.
В этой церкви нет ни свечей, ни служб, ни заунывных песнопений. Здесь тихо играет рояль, разносясь эхом и улетая под крышу-купол с прорезями, откуда брызжет свет. И, кажется, душа становится очевидной и осязаемой. Ее можно пощупать рукой. Но щупать не хочется. Хочется молчать и слушать. Внимать.
Рядом — послания от Бога. На семи языках. Он хорошо потрудился и написал их для тебя на маленьких открытках. Ты можешь взять их с собой. «Великий всемогущий Бог охотно вершит великие дела и в твоей жизни» Это он написал для меня. На русском. Внизу подпись: МБ. Даже и не знаю, как её интерпретировать. Мой Бог? Мастер Борьбы? Михаил Боярский?
Из стен выглядывают трубы органа. Думаю, если бы они зазвучали, я бы вообще не смог отсюда уйти. Меня пришлось бы сначала отбить зубилом от скамьи, а потом с полицией погрузить на паром и выдворить из страны.
В этой церкви нет ни свечей, ни служб, ни заунывных песнопений. Здесь тихо играет рояль, разносясь эхом и улетая под крышу-купол с прорезями, откуда брызжет свет. И, кажется, душа становится очевидной и осязаемой. Ее можно пощупать рукой. Но щупать не хочется. Хочется молчать и слушать. Внимать.
Рядом — послания от Бога. На семи языках. Он хорошо потрудился и написал их для тебя на маленьких открытках. Ты можешь взять их с собой. «Великий всемогущий Бог охотно вершит великие дела и в твоей жизни» Это он написал для меня. На русском. Внизу подпись: МБ. Даже и не знаю, как её интерпретировать. Мой Бог? Мастер Борьбы? Михаил Боярский?
Из стен выглядывают трубы органа. Думаю, если бы они зазвучали, я бы вообще не смог отсюда уйти. Меня пришлось бы сначала отбить зубилом от скамьи, а потом с полицией погрузить на паром и выдворить из страны.
На маленьком
рыночке прямо у воды готовится рыба.
Лосося я узнал. А вот мелкая рыбешка,
жаренная в панировке, не желает
представляться. Хамса? Килька? Шпроты?
Мы едим ее целиком — но нет никакой
горчинки, которой грешит мелкая морская
живность, поглощенная со всеми
внутренностями. Съев целую тарелку, так
и расстаюсь с этой незнакомкой. И только
потом замечаю знакомые буквы рядом с
китайскими иероглифами. Ряпушка!!
Клубника здесь
со вкусом земляники, а малина размером
с мелкий абрикос. Жаль, что я упустил
голубику. Кажется, здесь давно известные
вкусы и ощущения открываются заново.
Деловой
центр. Книжный магазин. Раздел «Политика».
Книги про Путина и Сталина. В Starbucks
долго пытаемся объяснить
свои имена симпатичной финской официантке.
Она делает вид, что поняла. Хорошо, что
запомнить нас несложно: Артём и Артём.
С замиранием ждем финской интерпретации
наших имен. «Tom»
и «Rjom»
красуется на кружках. Так
мы проходим церемонию скандинавского
имянаречения.
Занимаем позицию
на остановке, чтобы вовремя вернуться
на паром. Ведем долгую дискуссию о том,
почему мы так не живем и в чем отличие
«их» от «нас». Приходим к выводу, что
все дело в том, чтобы общественное
поставить выше личного. Полчаса ожидания,
минут 15 стоянки на конечной, потом
неспешный ход по кругу и мы замечаем,
что до конца регистрации на паром
остались считанные минуты. Водитель
спокойно-спокойно выходит, раскладывает
систему спуска для инвалидного кресла,
пожилой пассажир спускается по ней и
водитель так же медленно возвращает
все на место. Никто не торопится, не
нервничает. А стоять здесь можно только
по собственному желанию — свободные
места есть всегда. Мой спутник Артём
говорит, что все дело в нормах. Наши
нормы пассажирских перевозок рассчитаны
на автобусы, набитые битком, а европейские
— только на сидячие места.
Но времени все
меньше — и, пулями вылетев из автобуса,
мы несемся по берегу залива, составляя
странный контраст с медленной окружающей
действительностью...
Комментариев нет:
Отправить комментарий